И даже небо было нашим - Паоло Джордано

сделать даже с Луны, – ответил он. – Если хотите, я могу взглянуть, что у вас там. У нас есть очень удобная система безопасности.

– Мне нужно идентифицировать человека, который совершал покупки от моего имени.

– Думаю, это будет очень трудно сделать. Можете заявить в полицию, но я по опыту знаю, что они от вас просто отмахнутся. Присаживайтесь, я расскажу вам, как действует наша система.

– Не надо мне никакой системы!

Наверное, я закричала: ошарашенный продавец откинулся на спинку стула и замолчал.

Минуту спустя он сказал:

– На вашем месте я бы хорошенько подумал. Эти хакеры – просто дьяволы. Они даже могут шпионить за вами, если захотят.

– Шпионить за мной? Но как?

– Вы представляете себе, что такое веб-камера? Миниатюрный объектив, который устанавливается над экраном. Вот такой. Теоретически они могут смотреть на вас отсюда, когда ваш компьютер включен.

Я попыталась вспомнить, был ли включен компьютер той ночью, когда я привела Даниэле в дом.

– Так вы хотите, чтобы я взглянул на ваш компьютер, или нет?

Но я уже выходила из мастерской. На обратном пути я ехала очень медленно. Передо мной тащился грузовик с сеном. Сухие травинки высыпались из кузова и плавали в воздухе. За мной выстроилась целая вереница машин, но я не пыталась обогнать грузовик.

Приехав, я позвонила в Турин. К телефону подошел мой отец.

– Я только хотела узнать, как ты, – сказала я.

– Минутку.

Я услышала, как он переходит из одной комнаты в другую и закрывает за собой дверь.

– Спасибо за деньги, – сказала я.

Возможно, это было ошибкой. Если бы эту простую фразу услышал кто-то чужой, она могла бы вызвать цепную реакцию с ужасными последствиями. А вдруг это не папа перевел деньги на мой счет? Я двигалась на ощупь внутри плана, цель которого была мне неизвестна. Я могла положиться только на собственное чутье и на слепую веру в Берна.

Папа откашлялся и сказал:

– Я все еще думаю о том, что ты мне написала.

То, что он произнес затем, торопясь и смущаясь, было для меня настолько неожиданно, что я даже не уверена, ответила ли ему перед тем, как повесить трубку. Это были слова, абсолютно естественные в разговоре отца с дочерью, но абсолютно неестественные в нашем с ним разговоре:

– Ты ведь знаешь, что я тоже тебя люблю.

Я долго потом смотрела на бумажный мусор, разбросанный по полу, как будто сейчас даже в этом хаосе содержалось некое тайное послание, которое надо было расшифровать.

Я открыла бутылку красного вина, вынесла ее из дому и села на садовые качели. Их металлические перекладины были изъедены ржавчиной. Воздух был теплый, напоенный ароматами, я различала запах зерен перца в плодах, которые медленно высыхали на деревьях. Лиловый гибискус, посаженный мной год назад, ростом уже доставал до середины стены. Все, что я видела, глубоко волновало меня, почти что причиняло боль.

Я стала читать книгу, которую прислал Берн. Под конец меня развезло от вина, я уже мало что понимала, но не прерывала чтения, строчки проплывали у меня перед глазами одна за другой, вплоть до самой последней. Книга не побывала в руках у Берна, она прибыла на ферму прямо из магазина, запечатанная в целлофан, но я все же поднесла ее к носу, словно на ней мог остаться его запах.

Когда я встала с качелей, было уже темно. В доме я натыкалась на мебель, как будто кто-то в шутку передвинул все эти столы и комоды на несколько сантиметров. Берн был где-то там, далеко, он не мог сказать мне об этом, но нашел способ дать мне это понять, единственный способ, который не могли отследить «жучки». Головоломка скринсейвера то складывалась, то рассыпалась в полутьме, это было похоже на дыхание. Я тронула «мышь», и монитор стал таким же, каким я оставила его несколько часов назад. Казалось, прозрачный глаз веб-камеры погас. Но, быть может, в эту минуту на меня смотрел Берн?

Я сбросила куртку, стащила с себя свитер. Снимая майку, зазывно повела плечами, как бы с иронией, словно играла перед зеркалом. Потом начала плавно покачиваться из стороны в сторону, но это был не танец, хоть я и пыталась напевать про себя какую-то мелодию.

Я смотрела на холодный зрачок компьютера, когда снимала джинсы, когда осталась в одном белье в сырой комнате, когда расстегивала лифчик и скидывала трусы, я была уверена, что Берн сейчас видит меня, экран компьютера смотрел на меня его черными глазами. Я еще немного покачалась, стараясь двигаться так, как ему могло бы понравиться, так, как я двигалась только для него одного.

Каждый день я ждала новой посылки. И поскольку она не приходила, каждый день входила в свой аккаунт на «Амазоне», чтобы проверить, не изменилось ли что-нибудь. Но больше там ничего не происходило.

До тех пор, пока однажды утром, в конце ноября, на ферму не приехал Даниэле с еще одним активистом, которого я помнила только смутно, – он был в тот день в лагере. Я пошла навстречу Даниэле, когда он вылезал из заляпанной грязью машины.

– Я сказала тебе, чтобы ты больше сюда не приезжал.

– Тебе надо ехать с нами.

– Ты что, не слышал? Ты находишься на моей земле.

– А я тебе сказал, что время не терпит. Садись в машину!

Что-то в его голосе заставило меня повиноваться. Он уже откинул переднее сиденье, чтобы я могла протиснуться внутрь.

– Не надо ничего брать с собой, просто садись в машину, – сказал он, заметив, что я оглянулась на дом, где у меня остались сумка, бумажник и ключи.

Я села в машину. Второй парень с невероятной скоростью набирал что-то на клавиатуре телефона. Он не удостоил меня взглядом. Машина резко сдала назад, подняв колесами тучу пыли.

– Ты слышала про яхту?

– Нет.

– Про яхту Де Бартоломео. Ее захватили прошлой ночью.

– Не понимаю, о чем ты.

Парень, писавший что-то в телефоне, быстро взглянул на меня в зеркало заднего вида.

– Они скоро приедут, – произнес он, снова глядя на экран телефона.

– Черт!

Даниэле совершил отчаянный маневр, обогнав на изгибе дороги впереди идущую машину. Та едва не вылетела на встречную полосу и спустя долю секунды рявкнула на нас клаксоном.

– Де Бартоломео – депутат Европейского парламента, председатель специальной комиссии по борьбе с ксилеллой. Это он подписал приказ об уничтожении олив.

Он говорил, стискивая зубы, и, похоже, сам не замечал этого.

– Коротко говоря, это продажный сукин сын. Он подписал приказ, а потом распорядился насадить вместо уничтоженных деревьев другие, генно-модифицированные, невосприимчивые к ксилелле. Патент на эту